В 2001 году новый Уголовно-процессуальный кодекс подавался как символ перемен. Власти обещали, что теперь российское правосудие станет гуманнее и будет соответствовать международным стандартам. И действительно, в первой редакции документа были нормы, которые могли реально защитить гражданина от бесконечного давления следствия.
Ключевым примером стала статья 109. В ней прямо указывалось, что общий срок содержания под стражей не может превышать двух месяцев. Суд мог продлить его до шести, а в случае тяжких и особо тяжких преступлений — максимум до девяти месяцев. После этого обвиняемого должны были освободить. И главное — в законе было написано: «Дальнейшее продление срока содержания под стражей не допускается». Это была чёткая гарантия, которая не позволяла следствию держать людей в СИЗО годами.
Но уже через два года всё изменилось. Поправки декабря 2003 года переписали статью 109 и сделали то, что власть умеет лучше всего — уничтожили любую норму, мешающую системе репрессий. В тексте появилась оговорка про «исключительные случаи», когда срок содержания под стражей может быть продлён свыше девяти месяцев. На практике «исключительным» стало всё подряд. Судьи начали автоматически штамповать продления на 12 и 18 месяцев, а в ряде случаев и дольше.
То, что в 2001 году подавалось как шаг к цивилизованному судопроизводству, в 2003-м превратилось в пустую декларацию. Судьи перестали рассматривать домашний арест или подписку о невыезде как равные меры, и арест снова стал правилом, а не исключением. Следствие получило фактически безграничный ресурс давления: держать человека за решёткой до тех пор, пока он не сломается.
Уже первые громкие процессы показали, как это работает. В 2004 году фигурантов «дела ЮКОСа» держали в СИЗО более полутора лет, постоянно продлевая арест по схеме «исключительный случай». Тогда адвокат Антон Дрель говорил: «Норма о девяти месяцах перестала существовать в реальности. Мы видим, что следствие и суды нашли удобный механизм держать любого обвиняемого сколь угодно долго».
Правозащитники тоже били тревогу. Московская Хельсинкская группа в своём докладе 2005 года отмечала: «Поправки к статье 109 фактически легализовали бессрочное пребывание в СИЗО. Россия вернулась к советской практике, когда мера пресечения используется как средство давления на подсудимого». Аналогичные оценки давал и «Мемориал», подчеркивая, что «исключительные случаи» превратились в правило.
В регионах та же картина. В Екатеринбурге и Самаре в 2005 году люди по экономическим делам находились под стражей больше года, без предъявленного обвинения по существу. Судьи, опираясь на новые формулировки УПК, даже не пытались искать альтернативу аресту.
Следствие перестало спешить завершать дела — зачем, если можно держать человека за решёткой годами? Это стало нормой, а закон превратился в инструмент произвола.
История с УПК — наглядный пример того, как российская власть поступает с любыми правовыми гарантиями. Сначала их громко провозглашают, чтобы показать «реформаторский курс». Но как только появляется угроза системе, эти гарантии уничтожают поправками, превращающими закон в противоположность самому себе.
Новый УПК 2001 года, обещавший защиту, уже к середине десятилетия стал инструментом несвободы. Поправки 2003 года разрушили надежды на справедливое правосудие и окончательно утвердили старый порядок — когда закон служит не гражданину, а государству и его силовой машине.
Автор Владимиров Максим
Дата 26.09.2005.
